ЛЮДИ В БОЛЬНИЦЕ. Часть шестая. Волшебный дренаж. Особенно впечатлительным и, наверное, БЕРЕМЕННЫМ — НЕ ЧИТАТЬ!
Меня привезли в палату. Я успела попросить подвинуть ко мне телефон и воду. Меня оставили одну. Я пытаюсь изо всех сил вернуться в ясное сознание, голове неудобно низко, очень хочется поднять голову, но это требует участия мышц живота, а они не работают. Дело в том, что при лапароскопических операциях брюшную полость накачивают газом, чтобы не повредить внутренние органы инструментами. Представьте себе, что вы вдруг внезапно стали беременны месяцев на шесть. Матрас не совпадает с размерами кровати (он короче) и между спинкой кровати и матрасом образуется дыра, в которую проваливается подушка. Голова низко, и от этого очень тяжело – в силу своих личных проблем с сосудами я всегда сплю с высоким изголовьем.
И тут меня начинает трясти. Меня трясет так, что просто реально подбрасывает на кровати. Заходит медсестра и успокаивает меня, что так бывает… Ага! Бывает, в тех случаях, когда пациента долго держат в холодном помещении до и во время наркоза. Медсестра попалась понимающая, она укрыла меня вторым одеялом, правда, это не помогло, в палате оказалась сломанной фрамуга – она не закрывается, а за окном сегодня днем всего +15. Когда тремор чуть унялся, и я смогла хоть как-то скоординировать свои движения, я потянулась за ночнушкой – хоть что-то на себя еще одеть, все будет не так холодно. И тут… Я ощущаю, что из палаты откачали воздух, я жадно ловлю его ртом, а воздуха нет! В глазах темнеет, я пытаюсь позвать на помощь, но и звука в голосе нет… На мое счастье, в палату снова заглянула медсестра.
— Помогите! Мне очень плохо… Было сейчас, уже немного лучше…
— Лучше? Ну, если что… Вот вам мой личный телефон…
— Я не смогу вас вызвать, если будет приступ… И кнопки вызова здесь нет.
— Я буду к вам часто заглядывать, постарайтесь позвонить, если что…
Она и правда пришла через минут десять, когда у меня в разгаре был второй приступ. И быстренько побежала за врачом. Дежурный врач измерил давление, посчитал пульс (он, конечно, мне ничего не скажет) и повелел поставить капельницу, попробовал поднять изголовье, но механизм подъема у этой койки оказался сломанным, мне под голову положили вторую подушку с соседней кровати. Что я смогла отследить – это то, что кисть моей правой руки, которую я могу видеть – совершенно синяя, как в чернила окунули…
…1979 год. Я учусь в училище и работаю в стоматологическом кабинете медсестрой на санитарской ставке в ВНЦХ (Всесоюзный Научный Центр Хирургии). Через наш кабинет проходят все пациенты при подготовке к плановым операциям. Это великолепная практика — научиться различать по хабитусу (телосложение, внешний вид, скорость и точность движений, окраска кожных покровов и тп.) разные патологии. Однажды привели девочку с тетрадой Фалло (множественный порок сердца). Увидишь однажды такого пациента и никогда больше ни с чем не перепутаешь: бледная кожа, а носогубный треугольник как будто фиолетовыми чернилами покрасили и точно такие же кисти рук – признак венозного застоя и сердечной недостаточности…
И вот теперь у меня такая синяя рука, вторую мне не видно.
— Ой! Что это?! – воскликнула медсестра. На полу расползается кровавое пятно. Медсестра откинула одеяло, оказалось, что я плаваю в луже крови, и кровь не только на полу. Из раны мимо дренажа, нет, конечно не хлещет, но ручьем льет кровь.
— Ничего! Бывает! – Ободряет меня дежурный врач.
Ага, говорю ему про себя! Бывает и коровы летают! Что ты с этим будешь делать, док? А в слух, произношу совершенно спокойно, уже отдышавшись:
— Ага! Я врач, я понимаю, что лучше наружу, чем во внутрь. Я не паникер.
Убедившись, что я в сознании и трезвой памяти, он уходит. Медсестра возвращается с тонометром и портативным кардиографом.
— Ну вот, — облегченно вздыхает, — уже 100 на 60.
— А, сколько было?
— Не определялось, низкое… Я вам сейчас поменяю белье.
Её зовут Валя, она моя ровесница, маленькая, худенькая женщина. Со своей напарницей она будет весь день и ночь менять мне простыни каждые полчаса. Вечером я скажу ей:
— Отдохните! Вы же видите, это бесполезно!
— Ну, что вы! Нельзя! Инфекция присоединится!.. Вам обязательно надо поесть! Конечно, не то, что тут вам дают…
— Мне подруга прислала бульоны и что-то там еще, на проходной лежат. Это же только завтра утром передадут (до проходной идти по улице минут 15 быстрым шагом).
Валя ушла и вернулась минут через 20 довольная, с передачей! Достала из пакета супы. Один поставила в холодильник, а другой пошла разогреть в микроволновке в сестринской!
— Ради Бога! Поешьте хоть немного! Вам обязательно надо поесть! — И помолчав, добавила – давно у нас таких тяжелых не было…
Всю ночь я слышу бесконечное тын-дын каталок. Но Валя исправно навещает меня каждые полчаса и меняет белье.
— Вы сегодня дежурные по городу что ли?
— Да! Все везут и везут срочных…
Ага! Я — не срочная… Вообще все это странно…
…Я впервые ассистировала на операции (как хирургическая медсестра), когда мне было 15 лет! До поступления в институт я работала в московской районной травме… У меня прозвище было «Швейная Машинка Зингер». Я не полный лох в хирургии, хотя моя врачебная специальность и терапевтическая. И я прекрасно понимаю, что в таких случаях как мой, меня обязаны были поднять в операционную и сделать ревизию раны (обнаружить источник кровотечения и зашить). Но ПОЧЕМУ мой хирург (наверняка же ему дежурный сообщил об осложнениях) не соизволил ни разу за сутки после операции ко мне подойти?! Или какой-нибудь другой хирург? Почему меня почти на сутки оставили истекать кровью? Или я должна была бы быть без сознания и давления, в шоке от кровопотери, чтобы мной занялись?
Умирать не страшно. Это еще Пирогов описал во время Крымской войны: самые тяжелые раненые это те, кто не кричит, не стонет, не жалуется, лежит без движения, со взглядом, направленным в пространство. Это состояние хорошо описано Л.Н. Толстым в «Войне и Мире» об умирании Андрея Болконского, в «Смерти Ивана Ильича». В «Анне Карениной», когда та чуть не умерла в родах. Не первый раз в жизни я испытывала нечто похожее: я лежала без движения — в этом не было потребности; я уже не испытывала ни жажды, ни голода, я не спала, а находилась в каком-то странном забытьи, я слышала все звуки, доносившиеся из коридора, и НИЧТО НА СВЕТЕ НЕ ИМЕЛО ЗНАЧЕНИЯ. Только Валя приходила и вытаскивала меня в очередной раз ОТТУДА.
Наступило утро, кровотечение заметно уменьшилось. В девять утра (очевидно после планерки) в палату ворвалась с шумом волоокая корова и весело сообщила мне, что я могу вставать. Я «обязательно ДОЛЖНА это сделать, чтобы не было застоя в легких и газ в брюшной полости рассосался быстрее»… Выпалив все это на одном дыхании, она смоталась из моей палаты. Ей здорово повезло, что я не могу оторвать голову от подушки, а то моя скрытая агрессия, могла бы превратиться в явную, я непременно сказала бы ей все, что о ней думаю! А мысли мои были примерно такие: «Ах ты!… Курица безмозглая! Ты вообще в курсе, что произошло? Про сердечный приступ? Про кровотечение? Почему бы тебе не спросить, как я себя чувствую и могу ли я вообще голову от подушки оторвать?! Идиотка!!!» :)))
Да, голову от подушек оторвать я не могу. Встать, соответственно, тоже. Но двигаться надо – это факт. А что я могу? Так… Дыхательная гимнастика? Газ в брюшной полости подпирает диафрагму, и при всем желании и старании набрать полную грудь воздуха не получается…
Вдохнуть глубоко я не могу… О! Я могу ВЫДОХНУТЬ. Я делаю усиленные выдохи, и это позволяет мне увеличить объем вдоха (реабилитолог я в конце концов или нет? Реабилитология – моя вторая специальность).
Так! Что еще я могу сделать? Я могу в достаточно большом объеме шевелить руками, начнем с пальцев и кистей. Так! Что могут мои ноги? Пальцы веером и назад, стопы во всех плоскостях, могу согнуть в коленях, могу выпрямить. Через пару часов я попробовала сесть… УУУУ! Все идет куда-то в сторону, и я бессильно падаю на кровать. Ладно, еще подышу, а там в сумке у меня кипятильник, если смогу добраться — горячий чай будет мне наградой за мои труды. Ага! Вот, села! Так! Потихонечку… Нет, пока не получается… Сижу как воробей на проводах на краю кровати, не в силах ни встать, ни лечь.
Два часа дня. Входит волоокая:
— Как?! Вы не ходите?! Вставайте! Вам надо дойти до перевязочной: будем дренаж вынимать!
— Я не дойду… — Перевязочная в трех метрах через коридор, она совсем близко напротив двери в мою палату. Но дойти…
Перебирая руками по спинке кровати и стенам, изо всех сил пытаясь не упасть, я добираюсь до перевязочной и ложусь на кушетку.
— Будет больно? Может местную анестезию?
— Не страшно! Одно неприятное мгновение! – Сообщает корова и начинает разрезать кожные швы, которые крепят дренаж…
— Ай! Ай, ай! – «Корова ты безрукая!» ругаюсь про себя, «Какого черта ты мне вместо швов кожу ножницами тяпаешь! Пинцет возьми! Оттяни нитку за узел! Дура!»
Она дергает дренаж!
— ААААА! Бооольно! Больно! Что ж ты делаешь??!..
Корова улепетывает в коридор со словами «Сейчас схожу за маленькими ножницами», и через минут пять возвращается с незнакомым мне хирургом, здоровым мужиком метра под два ростом.
— Ну давайте посмотрим, что тут у Вас…
— Надо разобраться — пытаюсь выдавить сквозь стон, — всю ночь кровотечение мимо дренажа, очень больно, что-то не так…
Он начинает тянуть дренаж, раскачивать его во все стороны и пытается крутить его вокруг собственной оси… Я не кричу, я истошно и по-звериному рычу. Вам когда-нибудь в брюхе ковыряли раскаленной кочергой?
— Да, что-то не так! — констатирует эскулап. Не обращая внимания на мои вопли и сопли, — Не вытаскивается!
И дальше я становлюсь свидетелем интересного диалога, они верно вообще забыли, что я не тушка и все слышу, и даже все понимаю:
— Ты была на операции?
— Да!
— Ну и что же там могло быть?
— Шеф пришил конец дренажа к внутреннему шву брюшной стенки…
— То есть?! А зачем?
— Не знаю…
— Так чего же ты молчала раньше?! Ладно, пойдем! Только ее переодеть надо, — он кидает взгляд в мою сторону.
Через минуту корова приносит чистое белье. Конечно, надо «следы преступления» убрать: тут же кровью все залито. Корова залепляет мне отверстие вокруг дренажа пластырем, но предательская струйка крови все равно снова очень быстро начинает течь из-под этого пластыря.
Великан переодевает меня в чистое:
— Пора учиться одеваться самой, тут нянек нет!
Я не отвечаю, все силы уходят на то, чтобы не упасть. Я рыдаю и всхлипываю как ребенок. Назад в палату он меня отвозит в кресле каталке. Рядом семенит корова волоокая. В моей голове несутся мысли: «Значит ты все это время знала, что твой шеф второпях, как нерадивая портниха, зацепил в петлю шва внутренний конец дренажа, поэтому и гемостаз раны несостоятельный – она просто не ушита как положено (трубка дренажа помешала затянуть шов) – вот поэтому я и истекала кровью эти сутки, поэтому и нельзя вынуть дренаж, не вытягивая его, что называется «с мясом». Мне еще повезло, что лило не в брюхо, а наружу. Ты все это знала! И ты, зная это, тянула из меня дренаж за внутренний шов!!??»
Я перемещаюсь с кресла на край кровати. Боль не утихает. По лицу градом катятся слезы. И! Та-дам!! «Явление Христа народу»! В дверях появляется, подталкиваемый старшей медсестрой, САМ! Старшая из-за его спины смотрит на меня испуганно-сочувственно. А Шеф даже в палату не вошел, посмотрел своими светло серыми глазами на мое заплаканное лицо и спросил:
— Сегодня пила?
Конечно пила! Ты не в курсе, Док, что жажда одна из главных физиологических потребностей, вторая после дыхания? А ты вообще в курсе, сколько я уже крови потеряла?
— Ладно, сегодня после 10 вечера не пейте, завтра утром вытащим под наркозом…
*Пить перед наркозом не дают, потому что боятся развития так называемого синдрома Мендельсона – заброс содержимого желудка в дыхательную систему во время наркоза, из-за угнетения гортанного рефлекса, с развитием последующего пневмонита.
Все уходят из палаты. Через минут 10 в палату заходит большая Галя. Ее процедурный кабинет прям напротив моей палаты, рядом с перевязочной, и, конечно, она все видела и слышала. У нее в руках лоток со шприцем.
— Галя! Что это? — Спрашиваю я.
— Обезболивающее! — Отвечает она.
— Ну его! Хватит уже! Печень «сядет»!
— А будете терпеть – сердце посадите! Хватит с Вас уже!
У нее легкая рука – я знаю.
— У вас легкая рука. — Я пытаюсь ей улыбнуться.
— Чаю хотите? Вам сейчас хорошо бы горяченького с лимоном…
— Там кружка-термос, — показываю на стол.
Она приносит мне чай с лимоном, не сладкий, она помнит, что у меня диабет, вставляет коктейльную трубочку. Оставляет мне свой личный номер телефона:
— Не стесняйтесь – зовите, я рядом.
Вечером в палату заходит новая ночная медсестра, высокая жизнерадостная блондинка с модной ассиметричной стрижкой и ямочками на щеках. У нее в руках лоток со шприцем:
— Ой! И кто это у нас тут лежит солдатиком без движения?! — Она оглядывает взглядом закапанный кровью пол и испачканный кровью край кровати, — Ах! Это здесь у нас ВОЛШЕБНЫЙ ДРЕНАЖ!
— Не надо обезболивающее! Все равно не помогает. Я, когда не двигаюсь – мне не больно! У меня «Кеторол» есть в таблетках, если невтерпеж будет. Вся жопа уже исколота, места нет.
Она задумалась на минуту и сказала:
— О-кей! Ну его этот «Кеналог»! А давайте, просто анальгин с димедролом вам сделаю? Поспите…
Да! Ты умница! Это как раз то, что сейчас здорово помогло бы, не пребывать в этом непонятном забытьи с открытыми глазами, а именно поспать. Она приходит с другим шприцом, у нее тоже легкая рука. Она называет меня героем и уходит, а я почти мгновенно засыпаю с мыслью, что завтра, наконец, закончится весь этот театр абсурда…
Продолжение следует…
Изабелла Воскресенская
rodi@navyki-pokoleniy.ru
ПС. Не терпите боль! С болью можно научиться работать и даже не только со своей, и я этому обучаю всех студентов Родительского Спецназа. Но когда боль внезапная и нетерпимая, тем более спровоцированная врачами – орите во все горло, так громко, как сможете. Во-первых, на сдерживание себя уйдут силы, которых и так нет, во-вторых эти горе-эскулапы не прочь будут воспользоваться вашим терпением и доставить вам еще больше боли. Поэтому не стесняйтесь – орите, а лучше им в самые уши и так, чтобы у них перепонки лопнули.
Что меня больше всего удивило в этой ситуации, так это милосердные и заботливые нянечки и медсестры, которые работают за гроши. А эта девица-ординаторша, у которой молоко на губах не обсохло (а может и не молоко, а кое-что другое, ведь как-то же она попала в ординатуру будучи полной тупицей…), разговаривала с ними омерзительно высокомерно. Это удивительно, но утром жизнь мне ясно покажет, что из таких «коров» получается со временем. Жизнь обладает удивительной способностью расставлять все на свои места…